Неточные совпадения
Клим
думал, но не
о том, что такое деепричастие и куда течет река Аму-Дарья, а
о том, почему, за что не любят этого человека. Почему умный Варавка говорит
о нем всегда насмешливо и обидно? Отец,
дедушка Аким, все знакомые, кроме Тани, обходили Томилина, как трубочиста. Только одна Таня изредка спрашивала...
— Нет, Ваня, он не умер! — сказала она решительно, все выслушав и еще раз
подумав. — Мамаша мне часто говорит
о дедушке, и когда я вчера сказала ей: «Да ведь
дедушка умер», она очень огорчилась, заплакала и сказала мне, что нет, что мне нарочно так сказали, а что он ходит теперь и милостыню просит, «так же как мы с тобой прежде просили, — говорила мамаша, — и все ходит по тому месту, где мы с тобой его в первый раз встретили, когда я упала перед ним и Азорка узнал меня…»
—
О мамаше…
о Бубновой…
о дедушке. Он сидел часа два. Нелли как будто не хотелось рассказывать, об чем они говорили. Я не расспрашивал, надеясь узнать все от Маслобоева. Мне показалось только, что Маслобоев нарочно заходил без меня, чтоб застать Нелли одну. «Для чего ему это?» —
подумал я.
— Он? Хороший, — неуверенно ответила Люба. — Так себе, — добавила она,
подумав. Ленивый очень, ничего не хочет делать! Всё
о войне говорит теперь, хотел ехать добровольцем, а я чтобы сестрой милосердия. Мне не нравится война. А вот
дедушка его чудесный!
Он по-прежнему не переставал
думать о сыновьях своих, не переставал тосковать, ходил с утра до вечера сумрачен, редко с кем молвил слово, исключая, впрочем,
дедушки Кондратия, с которым часто толковал об отсутствующих детях.
Лучше
о себе
подумайте, — продолжал Глеб (жена его, Дуня, приемыш и
дедушка Кондратий окружили лавку), —
о себе, говорю,
подумайте: оставляю вам немного…
Я
думаю, что непрерывное их повторение повергло бы даже
дедушку в такое же уныние, как и меня, если бы тут не было подстрекающей мысли
о каких-то якобы правах.
Один
Дедушка лежал неподвижно. Его руки были сложены на груди, поверх одеяла, и не шевелились больше, а глаза были устремлены вперед с таким строгим и глубоким выражением, как будто
Дедушка думал о чем-то громадном и неизмеримо превышающем все человеческие помыслы. И в этих немигающих, полузакрытых глазах, не проникая в них, отражался стеклянным блеском розовый свет лампадки.
Афоня. Нет, не к росту. Куда мне еще расти, с чего! Я и так велик по годам. А это значит: мне не жить. Ты,
дедушка, возьми то: живой человек
о живом и
думает, а у меня ни к чему охоты нет. Другой одёжу любит хорошую, а мне все одно, какой ни попадись зипунишко, было бы только тепло. Вот ребята теперь, так у всякого своя охота есть: кто рыбу ловит, кто что; в разные игры играют, песни поют, а меня ничто не манит. В те поры, когда людям весело, мне тошней бывает, меня тоска пуще за сердце сосет.
То, к чему он больше и больше привязывался с самого раннего детства,
о чем любил
думать, когда сидел, бывало, в душном классе или в аудитории, — ясность, чистота, радость, всё, что наполняло дом жизнью и светом, ушло безвозвратно, исчезло и смешалось с грубою, неуклюжею историей какого-то батальонного командира, великодушного прапорщика, развратной бабы, застрелившегося
дедушки…
Дедушка-наиб, почему же ты не хочешь знать меня, которая
думает о тебе так часто?